на западном фронте без перемен,
а в петербурге опять дождливое небо,
ветер гонит птиц и воду, а мне в щеки
улыбаются твои нервные
и мои жестокие забывают про одиночество.
жестокие не значит жесткие.
плотные ряды глоток, заглатывающих
на станциях метро чьи-то души,
аид выбрал в хароны вислоухого машиниста,
я еду до пушкинской в начало века,
а ты в конец на достоевскую,
к кому спешишь?

будут еще лица будут еще прохожие
будут еще вчерашние кофейни
с сегодняшними пирожными
будем еще сидеть на ступенях лестницы в небо,
ты в моих объятиях,
я в твоей толстовке
курить сигареты и сколько же можно
города, занимающегося любовью с поэзией,
сколько же можно меня
занимающейся любовью с поэзией.
пусть мне пропишут
эфтаназию, контрацепцию и не-движение...
пусть мне выпишут рецепт
на время,
которое нужно переждать.

а мне обещают...
пять месяцев тепла, полпингвина вечности друг в друге,
мне обещают перепачканные шоколадом руки
и французской музыки, вперемешку с немецким вагнером,
мне обещают не расставаться, инверсированный скандал
из разрывающего душу счастья.
я буду кидаться в тебя воздушными шариками,
а ты в меня ножами.
давай и правда...
никогда не расстанемся:?
вообразим себя цветами, на одной из золотых рам эрмитажа,
пусть люди смотрят, как мы переплетаемся,
вокруг картины какого-то великого художника

спокойствие только спокойствие
мы поймаем друг друга за хвост
нас не разъединят подземные переходы
железные дороги и толпы
самовдохновленных бунтовщиков,
мой голос всегда будет над,
и всегда будет путаться в твои волосы
с ветром и пеплом от костров,
на которых сожгли абеляра, жанну дарк
и второй том мертвых.
спокойствие только спокойствие
мы напишем новую "историю одного города"
города которого нет, города, который выпит,
города, который мальчишка, худоногий питер,
застрявший одним башмаком в болоте,
а второй утопивший в финском...