Вечер, поле, огоньки,
      Дальняя дорога...
                    Дай-ка, братец, мне трески,
           И водочки немного.

Бассан-бассан-бассана,
Бассана-то-бассана-то,
Что с вином, что без вина --
Мне на сердце косовато.

Я седой не по годам,
И с ногою высохшей...
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?  Так выслушай.

А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
Кум со всей охраною.

Я подумал, что конец,
Распрощался матерно...
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.

Скажет слово -- и поест,
Морда вся в апатии.
"Был," сказал он, "говно сьезд,
Славной нашей Партии.

Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо стал вопрос
Про Отца и Гения."

Кум докушал огурец,
И докончил с мукою:
"Оказался наш отец
Не отцом, а сукою.

Полный, братцы, аттауй,
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции."

Ты представь: метёт метель,
Темень, стужа адская,
А на нём одна шинель --
Грубая, солдатская!

И стоит он напролом,
И летит как конница...
Я сапог его кайлом --
А сапог не колется.

Помню: глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа Спасителя.

Бассан-бассан-бассана,
Чёрт гуляет с опером --
Храмы мне бы ни хрена:
Опиум как опиум.

А это ж Гений Всех Времён,
Лучший друг навеки!
Все стоим, ревьмя ревём --
И ВОХРовцы, и зеки.

Я кайлом по сапогу
Бью, как неприкаянный,
Но внезапно сквозь пургу
Слышу голос каменный:

"Был я вождь вам и отец,
Сколько мук намелено!
Что ж ты делаешь, подлец?!
Брось кайло немедленно!"

Ну, тут шарахнули запал,
Применили санкции...
Я упал, и он упал --
Завалили пол-станции.

Ну, скостили нам срока,
Предписали органы.
Я живой ещё пока,
Но, как видишь, дёрганный.

Бассан-бассан-бассана,
Бассана-то-бассана-то,
Лезут в поезд из окна
Бесенята, бесенята...
Отвяжитесь, мертвяки,
К чёрту, ради бога!
...Вечер, поле, огоньки,
Дальняя дорога.