Небо над Римом похоже на сон —
Странные тучи, смутные тени.
Жил здесь когда-то рабби Шимон
Бен-Элиэзер — шахматный гений. 

Ах, невеселая эта пора!..
Рабби Шимону вручили посланье:
Первосвященник, наместник Петра
Римских евреев обрек на изгнанье. 

«Срок нам дается лишь до утра,
Вот и солдаты ждут у порога,
А от изгнания и до костра
Очень короткой бывает дорога. 

Я отправляюсь просить во дворец,
Милости, право, не ожидая
Но говорил мне покойный отец,
Пешку за пешкою передвигая: 

«Жизнь человека подобна игре —
Белое поле, черное поле.
В рубище, или же в серебре,
Пешка чужой подчиняется воле. 

Станет ладьею или ферзем,
Только не стоит этим гордиться —
Пешка не сможет стать королем
Даже в конце, на последней границе». 

И ожидали раввина с утра.
Слуги, епископы, два кардинала.

Первосвященник, наместник Петра

Молча стоял средь огромного зала.

 

Не посмотрел на просителя он.
Был погружен в размышленья иные.
Только заметил рабби Шимон
Шахматный столик и кресла резные. 

Первосвященник, наместник Петра
В белой сутане, тяжелой тиаре
Всех приближенных услал со двора
И произнес: «Я сегодня в ударе!

Вот и остались мы с глазу на глаз.
Как шахматист ты умен и опасен.
Хочешь, сыграем на этот указ?»
Рабби ответил: «Сыграем. Согласен».

Жизнь человека подобна игре —
Белое поле, черное поле.
В рубище или же в серебре,
Пешка иной подчиняется воле.

Станет ладьею, станет ферзем,
Право, не стоит этим гордиться —
Пешка не сможет стать королем
Даже в конце, на последней границе.

Тени тянулись от стройных окон,
А на доске развивалось сраженье.
И озадачен был рабби Шимон,
И растерялся он на мгновенье:

«Строил игру мой покойный отец
Именно так…» — он сказал изумленно.
Первосвященник поправил венец
И на раввина взглянул отрешенно.

Был словно жаром охвачен раввин,
Двигая пешку слабым движеньем:
Ход оставался всего лишь один —
И завершался его пораженьем.

И ощутил он дыханье костра,
Или изгнанья дорогу крутую…
Первосвященник, наместник Петра
Вдруг передвинул фигуру другую. 

И увенчалась победой игра,
И выполняя свое обещанье,
Первосвященник, наместник Петра
Перечеркнул указ об изгнаньи,

Остановился перед окном,
И усмехнувшись, молвил чуть слышно:
«Пешка не сможет стать королем.
Я понадеялся — тоже не вышло…» 

А через месяц — или же год —
К рабби Шимону в дверь постучали:
«Друг мой, я сделал ошибочный ход
Мы ведь с тобою не доиграли!»

Первосвященник, наместник Петра —
В скромном наряде простого монаха.
В комнату следом вошло со двора.
Лишь ожидание с привкусом страха. 

Молча властитель доску разложил,
Неторопливо фигуры расставил
Партия та же — и гость победил.
И капюшон аккуратно поправил, 

И улыбнулся, и прошептал:
«Думаю, ты обо всем догадался,
Я поначалу тебя не узнал —
Только когда ты в игре растерялся.

«Пешка не сможет стать королем!» —
Этим отцовским словам не поверив,
Я не жалею сейчас ни о чем,
Собственной мерой дорогу измерив.
 
Бегство из дома, проклятье отца,
Ложь и интриги старого клира…
Но по ступеням дойдя до конца,
Стал я властителем Рима и мира.

Брат мой, ты разве не помнишь меня?
Шахматы, игры, детские споры?
Все забывается… День ото дня
Память сплетает иные узоры. 

Так почему ж я помиловал вас?
Видимо, встреча была неслучайной.
Эта игра и злосчастный указ
Вдруг приподняли завесу над тайной:

Прав был отец — все сведется к игре.
Белое поле, черное поле.
В рубище, или же в серебре,
Пешка иной подчиняется воле. 

Даже пройдя по доске напролом,
В клетке последней, перед порогом,
Пешка не сможет стать королем —
Так человеку не сделаться Богом…»