Пчелиный яд — это змеиный мед,

и змеиную шкуру никто не возьмет,

и змеиный глаз — словно алмаз,

и — ах —

и змея танцует на черных углях,

и змея сверкает алмазом впотьмах,

и ветви лежат на опавших ветвях,

и мед превращается в лед, и вот:

 

змеиный рай — это пчелиный ад,

и пчела не выйдет из улья назад,

и змея из норы не выползет в мир,

и мир состоит из крысиных дыр,

и трехголовые крысы спешат — назад?

Нет —

туда, где кончаются соты и мед

и туда, где змею ни один не поймет,

туда, где скончался король, именуемый Лир.

 

Королевские пчелы не жалят, а пьют,

королевские змеи смотрят салют,

королевские почести им отдают

крысы,

и кокосы от старости падают в пруд,

от ушибов в пруду головастики мрут,

ты уже чуть живой, и совсем головой

лысый.

 

Ты стоишь посреди расплавленных гор,

расплескав свою гордость, допив свой кагор,

твои пчелы рычат, змеи плачут в стакан,

твои жизни и смерти танцуют канкан,

и у крыс от крысиного яда запор —

почему?

Потому что у Бога достаточно пчел,

и Люцифер от змеи далеко не ушел,

и ты смотришь на небо, и видишь потухший экран.

 

И пчелы словно лава кипят,

и змеи кричат, и крысы шипят,

и слова амальгамой сочатся из сот,

и яд по листве течет.

Только чары анчара плывут по сну,

коснутся глаз — и глаза уснут,

лишь алмазы на углях слегка блеснут,

повернувшись к недвижной цели.

И в тягучем гуденье плеснет вдали —

словно древле судороги земли,

изумленные крики

никого не рожавшей доселе.

 

и звук сосны приближается к звуку ели

 

где-то в чаще лесной твое сердце ангелы съели

 

где-то в чаще лесной кукабарры песню запели

 

где-то в чаще лесной пчелы летели и сели

на свои восковые мели

в океане медовом

акриды на них смотрели