В незапамятные времена
Жил на свете бродячий актер.
Сапогами пинал
По дорогам камни и сор
И показывал вздор,
И рассказывал вздор…
И лупили в ладоши,
Если вечер случался хороший,
В честь его лицедейства
И налогоплательщик, и вор.

И была у бродяги
В стародавней заплечной суме
Из тряпья и бумаги,
С позолотою на кайме –
Словно вышла из сказки,
Недосказанной, как на грех, –
Лицедейская маска…
А на ней – то ли плач, то ли смех.

Как-то раз ближе к ночи,
В вечер праздничный, в летний зной,
Он в таверне закончил
Свой спектакль немудреной.
В общем смехе и крике
Собирал он монеты свои
У толпы многоликой,
Как вдруг кто-то встал со скамьи…
И в притихшей таверне,
Отчего-то ввергнутой в шок,
Этот кто-то походкою мерной
К лицедею прошел.
Миг спустя в актерскую руку,
Что едва подняться смогла,
Под синкопы сердечного стука
Звонко тяжесть легла.
Лицедей покачнулся,
Будто вмиг задрожала земля.
Тихо бились в руке вместе с пульсом…
Королевские вензеля.
Он ушел, держа без опаски
В мертвых пальцах богатый успех,
Не снимая потрепанной маски…
А на ней – то ли плач, то ли смех.

Так он стал королевским актером,
И отныне по вечерам
Выходил на подмостки к придворным,
А по сути – законным ворам.
Жизнь тянулась легко и неспешно,
Он о прежних дорогах забыл,
А из ветоши маску, конечно,
На хрустальную маску сменил.
Он блистал! Он блистал, но однажды,
По прошествии нескольких лет,
Начался государственно-важный
В королевском театре банкет.
За столами, накрытыми в зале,
Отдыхали и гости, и двор,
И актера в разгаре позвали,
Чтоб смешил королевский актер.
Он привычно вышел на сцену,
Как не раз до того выходил…
И услышал: «За крупную цену
Я его в таверне купил…»
Свет померк. Нет, его не гасили…
Позабылась готовая роль.
И стоял лицедей, словно были
В этом зале лишь он и король.
Все сидели и ждали начала,
Но актер крепко стиснул уста.
В гробовом, нереальном молчанье
Разлетелся по полу хрусталь…

Через сутки закончилась сказка.
И, когда поднял ругу палач,
Лицедей вновь надел свою маску,
А на ней – то ли смех, то ли плач…