Кафе называлось, 
как странная птица, - 
"Фламенго". 
Оно не хвалилось огнями, 
оно не шумело. 
Курило кафе 
и холодную воду 
глотало... 
Была в нем гитара. 
Взъерошенный парень 
сидел на малюсенькой сцене. 
Он был непричёсан, как лес, 
неуютен, как цепи. 
Но в звоне гитары 
серебряно слышались трубы, - 
с таким торжеством 
он швырял свои пальцы 
на струны! 
Глаза закрывал 
и покачивался полузабыто... 
В гитаре была то ночная дорога, 
то битва, 
то злая веселость, 
а то 
колыбельная песня. 
Гитара металась 
В ней слышалось то нетерпенье, 
то шелест волны, 
то орлиный 
рассерженный клекот, 
зубов холодок 
и дрожанье плечей 
оголенных. 
Задумчивый свет 
и начало 
тяжелого ритма... 
Гитара 
смеялась! 
Со мной гитара 
говорила. 
Четыре оркестра она бы 
смогла переспорить... 
Кафе называлось, 
как чья-то старинная повесть, - 
"Фламенго". 
Все так же 
дымило кафе 
и в пространстве витало... 
А парень 
окончил играть 
и погладил гитару. 
Уже незнакомый, 
уже от всего 
отрешенный, - 
от столика к столику 
робкой походкой 
пошел он. 
Он шел, 
как идут по стеклу, - 
осторожно и смутно. 
И звякали деньги. 
И он улыбался чему-то. 
И, всех обойдя, 
к закопченной стене притулился... 
Я помню, 
я помню все время 
того гитариста! 
Я чувствую собственной кожей, 
как медленно-медленно 
в прокуренном напрочь кафе 
под названьем "Фламенго" 
на маленькой сцене 
я сам коченею от боли. 
Гитара 
смеялась! 
Со мной гитара 
говорила. 
Четыре оркестра она бы 
смогла переспорить... 
Кафе называлось, 
как чья-то старинная повесть, - 
"Фламенго".