Я опять не сплю, и этим серым утром 
сыплет на земь ворохом сухим 
золотые рваные лоскутья, 
на них Господь писал свои стихи,
а я опять не смог прочесть ни строчки, 
проживаю годы день за днём, 
глаза мои распухли, в эти ночи 
они забыли,что такое сон.
Знаешь, я всегда с трудом переживаю 
время, когда лето накренясь, 
медленно в сентябрь перетекает, 
слишком незаметно для меня,
в миг, когда зелёное веселье 
замерло до шороха в листве 
и со вздохом северного ветра 
начинает двигаться к земле,
ускоряясь... я не успеваю 
и привыкнуть сразу не могу 
к тому, 
что рано или поздно всё кончается 
ближе к появленью белых мух.
А потом... нахлынет безнадёга, 
холодком повеет из углов, 
одиночество, пустынная дорога, 
заунывный свист седых лугов.

Я призраком шатаюсь между строчек, 
начертанных для будущих времён, 
у каждой свой герой, особый потчерк 
выводит орфографию имён.
Я вглядываюсь в выпуклость гранита, 
прикидываю годы в голове, 
и голоса, блуждающие в листьях, 
всё чаще обращаются ко мне.
Вас тысячи, я помню поимённо, 
и вряд ли скоро позабуду тех, 
кто уходил завёрнутый в знамёна, 
воскреснув на эмали. Прежних лет
мне не прожить по новой, как хотелось, 
я слишком много разбазарил своего. 
Ноябрь задувает свечи на деревьях, 
и мягкий сумрак завораживает сном.

Лето тает сохнущим родником, 
а чего ещё делать в старости остаётся? -  
 - только заливать свою глотку 
мерзким моросящим дождём, 
да светить устало 
миллионом сгорающих солнц.
А потом, отшумев, медленно улетать, 
рассыпаясь по улицам дробью выстрела, 
чем-то привлекает меня 
эта рыжеватая краснота, 
возможно, 
эффектом массового самоубийства.