Ты оделась за час до того, как меня
Уличили в измене идее.
Ты ушла без пяти и того же числа,
Только в восемь, меня увели.
Я успел сжечь стихи, посвященные нам,
И расплавить в них бюст Амадея,
Я успел приготовить себя и носки
И взглянуть на тебя из окна.

Их вошло без числа, с острым запахом ног,
Их вели мытари и соседи,
В это время кусками былых простыней
Я уже накрывал зеркала.
И когда стало шумно от падавших книг
И фольги пожираемой снеди,
Я беззвучно издал, посвященный тебе
Мой на век неоконченный крик.

Нас пытали в подвале Музея Искусств,
Между жарких пейзажей Гогена,
Нам расквасили лица об лики римлян
И распяли на скифских коврах.
Сероглазый поручик, убитый в Крыму,
Доложил обо мне Робеспьеру,
И когда он являлся по спискам во сне
Я, как мог, поклонился ему.

Так прошли сотни лет и пройдут еще сто,
Прежде чем растекутся квадраты.
Что ни год, к нам заходят мужи и вожди
Попросить за пропавших святых,
Нам приносят крестить нерожденных детей,
От зеркал наших комнат зачатых.
Но о том, что я жив, а ты рядом со мной,
Знает только наш друг Амадей.