Снова был в редакции — и снова
Получил назад свои стихи:
«Очень свеже пишете, толково…»
А в печать не взяли ни строки.

«Вы — талант, Вы настоящий гений!
А вернее, сможете им стать,
Если темы для стихотворений
Будете изящней подбирать.

Ну зачем, скажите мне, зачем
Вы всё норовите про худое?
Разве нет у нас приличных тем?
Напишите что-нибудь другое!»

Я стоял, как лошадь у корыта,
Понукаем плетью пышных слов…
Форточка была полуоткрыта —
Он на жизнь смотрел через неё.

Где-то там, невидимы, ходили
Сотни неопознанных, как я,
Так же разбивали лбы другие,
Вдавливая в зубы удила.

А потом на «ты» и полушепотом
Убеждал редактор заговорщицки,
Ввинчиваясь в мозг мой штопором:
Ни к чему, мол, эти разговорчики!

А потом с улыбочкой, потупясь,
Говорил, пушинку с плеч сдувая:
«Ну, давай, пиши, только получше!
Знаешь сам, политика какая!..»

Я запомнил типа эту тупость,
Бдея кабинетчика слова:
«Ты смотри на подлость и преступность
Как на нетипичность бытия!»

Должен я идти иной походкой
Мимо сплетен, горя и реклам…
Ничего, что слева пахнет водкой!
Ничего, что справа — «В морду дам»!

Что стоят мальчишки, выпивая,
Так, что аж захватывает дых,
И потом дерутся, избивая
Незнакомых, <зна>комых и родных.

Что ж такого, если кто-то плачет,
Если кто-то бритву обнажил…
«Это ничего собой не значит,
Се ля ви!» — мне тип тот говорил.

Я иду небрежною походкой
Мимо дряни, вони и обид.
Ничего, что от подружки пахнет водкой!
Ничего, что совесть говорит…

Вл. Шандриков, 1973 г.