Мой герой ускользает во тьму.  
 Вслед за ним устремляются трое.  
 Я придумал его, потому  
 что поэту не в кайф без героя. 
  
 Я его сочинил от уста- 
 лости, что ли, еще от желанья  
 быть услышанным, что ли, чита- 
 телю в кайф, грехам в оправданье. 
  
 Он бездельничал,  «Русскую» пил,  
 он шмонался по паркам туманным.  
 Я за чтением зренье садил  
 да коверкал язык иностранным. 
  
 Мне бы как-нибудь дошкандыбать  
 до посмертной серебряной ренты,  
 а ему, дармоеду, плевать  
 на аплодисменты. 
  
 Это, — бей его, ребя! Душа  
 без посредников сможет отныне  
 кое с кем объясниться в пустыне  
 лишь посредством карандаша. 
  
 Воротник поднимаю пальто,  
 закурив предварительно: время  
 твое вышло. Мочи его, ребя,  
 он — никто. 
  
 Синий луч с зеленцой по краям  
 преломляют кирпичные стены.  
 Слышу рев милицейской сирены,  
 нарезая по пустырям. 
  
1997