Ты хочешь мне сниться, и пишешь об этом скромно.
Зачем и к чему — кто же, так его, разберёт?
И мне бы ответить, что губы твои — как мёд, 
но, если быть честным, я вкуса уже не помню.

А если… ну всё же… припомнить, предположить, 
то можно додумать, что это, пожалуй, кофе.
И всё, что за этим — банальная «катастрофа»,
Немного врачей, и постельно-больной режим.

Нет, я в потолке не пытаюсь учуять небо,
и даже в тебе не надеюсь найти ответ.
«Замен препарата» было примерно две;
но — тьфу: «полтора землекопа» — как два плацебо.

Вот губы — какао, как максимум — шоколад,
и вроде, есть всё, только взгляд не настолько светел.
А эта не курит, но будто целуешь пепел,
и нету причины поверить, что это клад.

А поиск Царевны — прекрасный щемящий ад,
В себе ощущаю какую-то трусо-смелость.
Я, вроде, ищу, только втайне ещё надеюсь,
что ей будешь ты, понимая, что «детский сад».

Да, может так статься, что я не смогу найти
милее тебя. И ведь дело не столько в лени.
А просто есть те, что не стоят твоей и тени,
но, также возможно, я ногтя не стою их.

Конечно, не знаю, надолго ли это всё.
Не знаешь и ты, буквы выглядят виновато.
Но только прошу: хоть сама никому не сватай.
С тобой я крылат, пусть не знаю, куда несёт.

Ведь я — не Икар, хоть, бывает, не чую меры.
Но в пропасть не рухну, инстинкт меня сохранит.
И, веришь ли, нет — без тебя не войду в зенит,
и радуга будет в надире небрежно серой.

Да что ж за привычка? Как глупо — себя жалеть,
себя же ругать, возражая: «Ну что за олух?»
Немея от неприглядности истин голых,
От снов о тебе просыпаться… и тихо млеть.