December 25th, 1986 - Van Nuys.

Merry Christmas.

Well, that's what people say at Christmas, right?
Except normally they have someone to say it to.
They have friends and family,
And they haven't been crouched naked under a Christmas tree
with a needle in their arm like an insane person in a mansion in Van Nuys.
They're not out of their minds, they're not writing in a diary,
And they're definitely not watching their holiday spirit coagulate in a spoon.
I didn't speak to a single person today.
I Thought why should [bad word] their [bad word] Christmas.

I've started a new diary and this time I have a few new reasons.
One, I have no friends left.
Two, so I can read back and remember what I did the day before.
And three, so if I die, at least I leave a nice little suicide note of my life.

It's just me and you, diary. [bad word] to my [bad word]  life.

Nobody would believe the [bad word] that happens in my head, it's haunted.
Now that [bad word] down from the [bad word] it seems like a sick play that I saw in a theater somewhere.
Thirty minutes ago, I could've killed somebody.
Or better yet, myself.
Рождество В Аду(X-Mas In [bad word] 
-
25-е декабря. 1986. Ван Найз. “Веселого Рождества”… Ведь именно так люди говорят в Рождество, верно? За некоторым исключением им есть кому это сказать. У них есть друзья и семья, они не сидели, словно обезумевшие, нагишом под рождественской елкой в особняке Ван Найза с иглой в руке. Они не сходят с ума, они не ведут дневников, и они-то уж точно не видят, как сгущается в ложке дух Рождества.
Я не говорил сегодня ни с одной душой. Я думал… Зачем мне портить им их гребанное Рождество? Я начал новый дневник, и на сей раз у меня есть для этого несколько новых причин. Первая: у меня больше не осталось друзей. Вторая: перечитав записи, я вспомню, что делал днем раньше. И третья: если уж я умру, после меня, в конце концов, останется эта небольшая премиленькая суицидальная запись о моей жизни. Здесь только мы с тобой, дневник, добро пожаловать в мою гребаную жизнь.
Никто бы никогда не поверил, что за дерьмо творится у меня в голове, но оно замуровано там навечно. Когда я, как сейчас, загашенный под наркотой, это напоминает мне какую-то виденную однажды тошнотворную театральную пьесу. Полчаса назад я готов был кого-нибудь убить. А еще лучше – наконец, себя.