без году неделя, мой свет, 
двадцать две смс назад мы еще не спали, 
сорок - даже не думали, 
а итог - вот оно и палево, 
мы в опале, и слепой не видит, как мы попали 
и какой в груди у нас кипяток.
губы болят, потому что ты весь колючий; 
больше нет ни моих друзей, ни твоей жены; 
всякий скажет, насколько это тяжелый случай 
и как сильно ткани поражены.
израильтянин и палестинец, 
и соль и перец, слюна горька; 
август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной,два номерка; 
время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, 
заговорщицкого жаргона и юморка;
два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже; 
все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.
этим всем, коль будет господня воля, 
я себя на старости развлеку: 
вот мы не берем с собой алкоголя, 
чтобы все случилось по трезвяку; 
между джинсами и футболкой полоска кожи, 
мир кренится все больше, 
будто под ним домкрат; 
мы с тобой отчаянно непохожи, 
и от этого все забавней во много крат; волосы жестким ворсом, в постели как мцыри с барсом,
в голове бурлящий густой сироп; 
думай сердцем - сдохнешь счастливым старцем, 
будет что рассказать сыновьям за дартсом, 
прежде чем начнешь собираться в гроб.
мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. 
мне плевать, что там о нас говорят 
и кто бога из нас гневит. 
я планирую пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс; 
что до тех, для кого важнее моральный кодекс - 
пусть имеют вечный оральный секс.
вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге 
и дурачишься. И куда я теперь уйду? катапульта в райские гребаные чертоги - специально для тех, кто будет гореть в аду.