Когда Дженет первый раз не пришла, не вернулась к ночи с Пупурных полей,

И Наталья поняла, что больше не сможет летать над городом с ней,

Она вытерла слезы, сварила кофе и до рассвета сражалась сама с собой.

Высокое небо Санкт-Петербурга гудело, как купол, над ее головой,

Пока млечные сумерки летней ночи не вспорола рассветная полоса.

Так были написаны первые главы Алой книги о Чудесах.

Бытовые крючки романтических истин лишь дергают ткань и не держат строй,

И приходится говорить не с прошлым, а только с Богом или с собой,

И все же с самого первого взгляда средь чужого видишь свое.

Я узнаю на улицах города тех, кто тоже пишет Ее.

Нам нечем хвалиться на Божьем параде — не при молитве, не при деньгах.

Мы разрозненные тетради Алой книги о Чудесах.

Кабы все было так, как было, как казалось в начале дней,

Нас и дальше бы жизнь носила на ладони теплой своей.

Но вступая в игру все дальше, увязая по грудь в слова,

Видишь: Бог бросает нас незаметно, словно карту из рукава.

И нет за спиной ни попутного ветра, ни добрых ангельских крыльев и лиц.

Но утешенье мое и надежда — легкий шорох Ее страниц.

Неоправданное оправданье «еже писах — писах»,

Все, что есть у меня — и другого не надо — Алая Книга о Чудесах.