Дым табачный воздух выел.
                    Комната -
                    глава в крученыховском аде.
                    Вспомни -
                    за этим окном
                    впервые
                    руки твои, исступленный, гладил.
                    Сегодня сидишь вот,
                    сердце в железе.
                   День еще -
                    выгонишь,
                    может быть, изругав.
                    В мутной передней долго не влезет
                    сломанная дрожью рука в рукав.
                    Выбегу,
                    тело в улицу брошу я.
                    Дикий,
                    обезумлюсь,
                    отчаяньем иссечась.
                   Не надо этого,
                    дорогая,
                    хорошая,
                    дай простимся сейчас.
                    Все равно
                    любовь моя -
                    тяжкая гиря ведь -
                    висит на тебе,
                    куда ни бежала б.
                    Дай в последнем крике выреветь
                    горечь обиженных жалоб.
                    Если быка трудом уморят -
                    он уйдет,
                    разляжется в холодных водах.
                    Кроме любви твоей,
                    мне
                    нету моря,
                    а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
                    Захочет покоя уставший слон -
                    царственный ляжет в опожаренном песке.
                    Кроме любви твоей,
                    мне
                    нету солнца,
                    а я и не знаю, где ты и с кем.
                    Если б так поэта измучила,
                    он
                    любимую на деньги б и славу выменял,
                    а мне
                    ни один не радостен звон,
                    кроме звона твоего любимого имени.
                   И в пролет не брошусь,
                    и не выпью яда,
                    и курок не смогу над виском нажать.
                    Надо мною,
                    кроме твоего взгляда,
                    не властно лезвие ни одного ножа.
                    Завтра забудешь,
                    что тебя короновал,
                    что душу цветущую любовью выжег,
                    и суетных дней взметенный карнавал
                    растреплет страницы моих книжек...
                    Слов моих сухие листья ли
                    заставят остановиться,
                    жадно дыша?
                    Дай хоть
                    последней нежностью выстелить
                    твой уходящий шаг.

                    26 мая 1916 г. Петроград