По корыстному миру топаю, как бог потопом,
Что сотворил потом, уничтожу, моя утопия,
Как фальшивый бродил по топи я,
Безжалостная шутка судьбы, оказалась ирония.
Наш Вавилон мидо-персы взяли в осаду,
Громада моряков против меня, а я всадник,
Копье Ахиллеса пробьет их забрало,
Шум ропота, звоны стального кимвала.
Судьба, подмигивая, услаждалась флиртом,
Заманивала, могла показать какой мир там,
А мне так не хватало вечно фарта,
Пробоина на маршруте, там течь по карте.
Капитан отдавал команду: На Абордаж!
Мой путь зачал проблему, у него абортный стаж,
Наводили кураж взятые на борт пленные,
Гной изъедает, видимо попали на корт тлена мы.
Шпаги в бой пошли, слышен залп орудий,
Путь твоими рифами оказался для меня труден,
Двойными рифмами пробивал себе тропу,
Невинную, не пройденную стопами.
Сто лет службы у мира, еще свежие жизни,
А кто нас пленил здесь, нежели мысли?
Нежели мы с ней плавали, отдаваясь моменту,
Но снова пусто, осталась лишь тень тут.
Швартовал свой флагман на лживой пристани,
И вдаль на морскую гладь смотрел так пристально,
После долгого путешествия я на суше,
Пока я подготавливаю сети, другие весла сушат.
Безвременное пространство, петли Дьявола,
Плавание без кодекса, дрейф не по правилам,
Вас поправила заморская приправа,
Тухнут огни на корабле, моя помеха справа.
Ожидаемую смерть тяжелее принять внезапной.
Посмею выпить с чаши горя до дна и залпом,
Кто нагло бросит вызов в лицо костлявой?
Зря рискнул за судном в погоню бросила лярвы.
Парусник на стоянке, опущены паруса,
Ты агрессивный? Таким же с тобой на пару стал,
На пьедестал не успел, подкосило ноги,
Где мой путь морской, это известно лишь Богу.
Ржавые ядра врагов сломили нашу мачту,
На дно идет мой корабль, но я так и не заплачу,
Ведь уже не мальчик, я стал мужчиной,
На ваши мягкие притчи свою я клал причину.
Моя голова-необъятный тайник Дэвид Джонса,
Я вылавливал там эти мысли, невод кокса,
Выстелил дорожку на морской глади из бархата,
Сеплировал минуса себе ради Баха там,
Чтобы дать второе дыхание его творчеству,
Но, не заметив, я изменил так свой почерк.
Ночью снова выезжает рулевой со штурманом,
Ради побоища на море, лишь ради штурма нам,