Наконец-то и на наших болотах появился бар свой
Здесь уже даже на меня наезжал как-то местный болотный ковбой.
Вот опять распахивается дверь с вызовом, с ноги,
я подбираю модель, чтоб не «ссыкло» и чтоб и не избили, как себя вести,
если этот снова налетит, обиженный тем, что забыл здесь куртку.
Но на пороге, что тоже не расслабило, я вижу утку.
Прошла, источая особый запах. «Ну и вонь!» –
кто-то сказал. Утка в ответ по-человечьи режет: «Сосунок, запомни, так хтонь
твоя местная пахнет!». И на табурет залезла у стойки:
«Командир, давай-ка сделай-ка мне по чуть-чуть много водки».
Поражённый бармен, наливая, заговорил: «Знаешь, а ты
легко устроишься в цирк». Утка наигранно оживилась: «Да-а, нужны
маляры в цирке?» Её интонации были явной эскалацией конфликта.
Я вспоминал, что такое Хтонь. И было забыто
желание забыться в уюте этого бара, где за стойкой агрессивно
набиралась утка, прокрякав громко: «Ну, крякнем и булькнем в тину!»

Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
В душу там всем нагадить, выпустить чтоб пар!
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Будь же ты проклята!

Говорящую утку, как я и боялся, понесло:
«Знаете, в метро ехала недавно, брата вашего в вагоне было полно,
когда туда занесло двух бакланов из-за морей далёких.
По сравнению с местными, расположились свободно и громко
кудахтать начали по-своему, о своём чём-то.
А ваши, чувствую, вместо «Вот борзота!» думают: «Вот, как свобода
их преображает, не скованы и не привыкли стесняться,
и даже в вагоне не нарушают друг друга личностное пространство.
А мы тут забитые все. Но ничего, японцам же не слабо
измениться было, и мы тоже…» Тут утка вывела: «Японцы хоть смешно
выглядят в припадке копирования, а не как второй сорт!
А вы, вы же болотные пингвины! Вы всегда в куче! А тот баклан орёт
от нужды аж через два «личных пространства» прокричаться,
своё плюс соседское. А у вас теснотой чувство братства
воспитано, крыло к крылу!» Я поправил: «Плечо к плечу».
Утка ко мне повернулась: «Тут что-то против имеет наш молчун, а?»

Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
В душу там всем нагадить, выпустить чтоб пар!
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Будь же ты проклята!

С табурета, завалившись на крыло, шатаясь, пошла ко мне: «Ну, ссыкло,
вот моё здесь перо, к нему нужно твоё «под ребро»…»
Бармен нас выгнал. Стоял сезон цвета утки.
Блюя, она сказала: «Подло вызвав рвотные спазмы в моём желудке,
ты победил, дебил, иди, свободой наслаждайся на болотах.
Она в наш пейзаж хорошо вписалась решётками на квартирных окнах».
Эта тварь своим прогоном почти проняла.
Но я помнил природоведение: «А хули ты тогда в тёплые края
съёбываешь, когда тут холодная начинается мясня?»
«Да ладно, холодная… К вам с их образом жизни и хлюпенькая зима
прилипла». Утка-маляр не сдавалась. А я, проветрившись, чуточку
повеселел и остановил мучительное существование говорящей уточки.

Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
В душу там всем нагадить, выпустить чтоб пар!
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Утка-маляр решила выпить зайти в бар.
Будь же ты проклята, Утка-маляр!