La Maritza c’est ma [bad word] la Seine est la tienne
Mais il n’y a que mon père
Maintenant qui s’en souvienne
Quelquefois

De mes dix premières années
Il ne me reste plus rien
Pas la plus pauvre poupée
Plus rien qu’un petit refrain
D’autrefois

Tous les oiseaux de ma rivière
Nous chantaient la liberté
Moi je [bad word] guère
Mais mon père, lui, savait
Ecouter

Quand l’horizon s’est fait trop noir
Tous les oiseaux sont partis
Sur les chemins de l’espoir
Et nous on les a suivis,
Paris

De mes dix premières années
Il ne reste plus rien… rien

Et pourtant les yeux fermés
Moi j’entends mon père chanter
Ce refrain

Марица – это моя река,
Так же, как Сена – твоя,
Но лишь мой отец
Теперь вспоминает об этом
Иногда…

От моих первых десяти лет
Мне не осталось ничего,
Ни самой бедной куклы,
Ничего, кроме короткого напева
Прошлых лет…

Все птицы моей реки
Пели нам о свободе,
Я почти не понимала,
Но мой отец, он умел
Слушать…

Когда горизонт стал слишком черным,
Все птицы улетели
По пути надежды,
И мы последовали за ними
В Париж…

От моих первых десяти лет
Мне не осталось ничего… ничего

И все-таки, с закрытыми глазами,
Я слышу, как мой отец поет
Эту песню…