Мой сон кривой, как бумеранг, летит-свистит в прохладном небе, 
летит и крутится по часовой.  
А анемичное светило, что на крыши выползает, чуть касается его спины.  
Вот что-то лопнуло и с треском разлетелось на куски,
пошло кругами над моей головой.  
Летят цветные бумеранги, по спирали возвращаются сны.  

А у Миклухо у Маклая табакерка золотая, доски белые под ноги легли.
И патлы чёрные Миклухины солёные ветра теребят.
Они несут с собою легкое цветочное дыхание зелёной папуасьей земли,
Той, что оставила Маклаю только день и только ночь до себя.

Над чёрною волною взойдёт Луна,  
Бронзовое ухо серьга оттянет.  
Небо надкуси и испей до дна  
Чашу посвящения в островитяне.  

Мой мир закупорен снаружи, стыл и сер, как дождь в лесу, сырые стены обступили меня.
Я щёлкал клювом, топал крабом и, естественно, остался один.
Я всё пытаюсь разглядеть седьмое небо сквозь стекло, но вижу только мох на серых камнях.
Когда ж поднимешь ты невзрачный сей сосуд, случайный мой Аладдин?

Пока я слушаю в пол-уха и в полглаза наблюдаю, жёлтый листик уплывет по реке.
Исчезнет за морем кораблик, только мачты растворятся в дали.
И что останется Миклухо и, естественно, Маклаю? – Золотая табакерка в руке,
Седьмое небо за кормой и семь шагов до папуасьей земли.

Слушай и считай, сколько раз «ку-ку»,
Сколько нам до счастия насчитала
Розовая птица на сером суку,
Сбейся посреди, и считай сначала.