Там, где край небес в ледяных морях
Отразился синью прямых зеркал, 
Одинокий бес клял пустых нерях,
Тех, кто небо золотом разменял. 

Чернокнижник-бес, он читал талмуд 
Со своей молитвой, иных презрев.
Только грохот воин и битвы звук
Словом стал святым на страницах тех. 

Сам он стал как лёд... холоднее льда. 
Даже снег замёрз на его губах.
Он морозил русые волны льна,
Обращая цвет их в ружейный прах...

Чернокнижник-бес ледяных морей
Постучался как-то в весенний день.
Он казаться мог всех богов мудрей,
Приморозив лоб, застудив мигрень. 

Льдом прикрыты-полу его глаза.
А открыл бы их — и морозом сжёг.
Стрелки встали мёртво в златых часах
В миг, когда он мой преступил порог...

Ветром гулким речь холодила дом.
Он как будто медлил про всё сказать. 
Ветер вырвал стёкла моих окон,
Засушил, как стебель, льняную прядь. 

Он доел спокойно в тот день обед,
Этот день тянулся, как вечный сон. 
Напоследок бес свой оставил след,
Предложив разок спеть с ним в унисон.

"Предложить" его — значит мне приказ. 
Я запела с ним, душу вылив всю.
Он сказал, что бог не услышит нас,
И шепнул заветное: не люблю.

Ветер горло сжал, как осенний грипп.
Иней связки мне навсегда сковал.
Вместо песни мёртвый раздался хрип.
Чернокнижник-бес не жалел зеркал.

И поныне трелей не знаю я.
Руки мёрзнут вечность за годом год. 
Чернокнижник-бес всё студил моря,
Я лечила горло. А вдруг пройдёт?