Плотники о плаху притупили топоры. 
Им не вешать, им не плакать, сколотили наскоро. 
Сшибли кружки с горьким пивом горожане и воры. 
Толки шли в трактире «Перстень короля Гренадского». 
Краснорожие солдаты обнимались с девками, 
Хохотали над ужимками бродяги-горбуна. 
Городские стражи строже потрясали древками, 
Громче чокались, желая мяса и вина. 

Облака и башни были выпуклы и грубы,
Будет чем повеселиться палачу и виселице.
Геральдические львы над воротами дули в трубы,
Три часа осталось жить - экая бессмыслица!
Он был смел - или беспечен, и в аду не только черти.
На земле пожили, что же - попадем на небеса!
Уходи, монах, пожалуйста, не говори о смерти,
Если экая бессмыслица осталась - три часа!

Грянули в колокола, приказали расступиться!
Голова тяжелая висела как свинчатка.
Шел палач в закрытой маске, чтоб не устыдиться,
Чтобы не испачкаться - в кожаных перчатках.
Плотники о плаху притупили топоры,
На ярмарочной площади крикнули глашатаи.
Подтянулися солдаты, горожане, школяры,
Женщины, подростки, и торговцы бородатые.
«Посмотрите, молодцы, посмотрите, молодицы», -
Колотили-колотили в телеса колоколов.
«Душегуб!», «Голубоглазый!», «Безбородый - а убийца!»
Убегавший из под стражи, сторожей переколов.

Он был смел - или беспечен, поглядел лишь на небо.
И не слушал, что ему монах твердил о ерунде.
До свиданья, други, может встретимся когда-нибудь...
Будем жариться у черта на одной сковороде!