Сереет похмельное утро в углу конуры. 
Вновь выброшен в плоскость рассвета без правил игры. 
Охрипшей гурьбой соборяне штурмуют лабаз 
И пеной пивной штукатурят помятый анфас. 

Минорность тоски да расхлябанность липких сатир. 
Придворная срань снова строит Вселенский Сортир. 
И рыхлые тётки всё мажут секрецией кадр… 

Офелия, это какой-то хреновый театр. 

Хотел литься песней – загнали в окладный формат. 
Пытался всухую, да смраден вокруг аромат. 
Война – не война, цирк – не цирк, но совсем шапито. 
Завис в светотени светил, и ни это, ни то… 

Закидано поле настилом куриных голов. 
Расстриги по полю гоняют священных коров. 
Бердяев ползёт на Голгофу под пение мантр. 

Офелия, это какой-то хреновый театр… 

Торчит на карьерной игле поколение next 
И оптом сдаётся Маммоне, смакуя контекст. 
Течёт в газированный мозг похотливая мреть, 
Вальсируя в ритме нью-эйдж на четвёртую треть. 

На суши нарезан Ионой затравленный кит. 
На паперти мрёт пропиаренный в прах трансвестит. 
В дурдоме дают гопака Достоевский и Сартр… 

Офелия, это какой-то хреновый театр. 

Набоковы девы ушли на большой кофе-брейк. 
Рабочие дёсна жуют непрожаренный стейк. 
Татьяна, нахавамшись в сопли, ползёт на Монмартр… 

Офелия, это какой-то хреновый театр.