Радость одна не приходит: дружина моя объявила портовой конторе, что подпишутся в службу только в том случае, ежели шкипером на "Обнове" положат старого их кормщика Егора Васильевича.
Вот и настал этот торжественный день моего освобожденья, день отпущенья. Все мы собрались сполна. Начальник конторы сам перо в чернильницу обмакнул и подает мне:
- Подписывайся, кормщик.
Я говорю:
- Дозвольте, господин начальник, чин справить, у дружины спроситься.
Товарищи зашумели:
- Егор Васильевич! Это чин новоначальных. Ты старинный мореходец.
Я говорю:
- Совесть моя так повелевает.
Они сели вдоль стены чинно. Я встал перед ними, нога к ноге, рука к сердцу, и выговорил:
- Челом бью всем вам, и большим, и меньшим, и середним: прошу принять меня в морскую службу, в каков чин годен буду. И о том пречестности вашей челом бью, челом бью.
И, отведя руки от сердца, поклонился большим обычаем, дважды стукнув лбом об пол.
Они встали все, как один, и выговорили равным гласом:
- Осударь, Егор Васильевич! Все мы, большие, и меньшие, и середние, у морской службы быть тебе велим, и быть тебе в чину кормщика. И править тебе кормщицкую должность с нами однодумно и одномысленно. И будем мы тебе, нашему кормщику, послушны, подручны и пословны.
И вот я опять в море. Попутный ветер свистит в снастях. Волны идут рядами, грядами.
Обгоняем поморскую лодью. Они кричат нам:
- Путем-дорогой здравствуйте!
Я отвечаю:
- Вам здоровья многолетнего на всех ветрах!
От них опять доносится:
- Куда путь правите?
Я отвечаю:
- Из Архангельского города в Мурманское море.
И опять только волны шумят да ветер разговаривает с парусами.
О море! Души моей строитель!