В ореховых зарослях много пустых колыбелей.

Умершие стали детьми и хотят, чтобы с ними сидели,

чтоб их укачали, и страх отогнали, и песню допели:

— О сердце мое, тебе равных не будет, усни.

 

И ночь надо мной, и так надо мною скучает,

что падает ключ, и деревья ему отвечают,

и выше растут и, встречаясь с другими ключами...

— О сердце мое, тебе равных не будет, усни.

 

Когда бы вы спали, вы к нам бы глядели в окошко.

Для вас на столе прошлогодняя сохнет лепешка.

Другого не будет. Другое — уступка, оплошка,

— О сердце мое, тебе равных не будет, усни.

 

Там старый старик, и он вас поминает: в поклоне,

как будто его поднимают на узкой ладони.

Он знает, что Бог его слышит, но хлеба не тронет,

и он поднимает ладони и просит: возьми! —

 

усни, мое сердце: все камни, и травы, и руки,

их, видно, вдова начала и упала на землю разлуки,

и плач продолжался как ключ, и ответные звуки

орешник с земли поднимали и стали одни...

 

О, жить — это больно. Но мы поднялись и глядели

в орешник у дома, где столько пустых колыбелей.

Другие не смели, но мы до конца дотерпели.

— О сердце мое, тебе равных не будет, усни.

 

И вот я стою, и деревья на мне как рубаха.

Я в окна гляжу и держу на ладонях без страха

легчайшую горсть никому не обидного праха.

О сердце мое, тебе равных не будет, усни.