Венедикт Ерофеев "Москва-Петушки", Отрывок про неразделенную любовь к богине арф:

"- Замутненность - от грусти, - повторил черноусый в беретке. - А грусть от женщины. 
- Замутненность - оттого, что напился, - перебил его декабрист. 
- Да причем тут "напился"! "напился" - то почему? Потому что, допустим, человек грустит и едет к женщине. Нельзя же ехать к женщине и не пить! - плохая, значит, женщина! Да если даже и хорошая - все равно надо выпить. И наоборот, чем хуже женщина, тем сильнее надо надраться!.. 
- Честное слово! - вскричал декабрист. - Как хорошо, что все мы такие развитые! У нас тут прямо как у Тургенева: все сидят и спорят про любовь. Давайте и я вам что-нибудь расскажу - про исключительную любовь и про то, как бывают необходимы плохие женщины!.. Давайте как у Тургенева! Пусть каждый чего-нибудь да расскажет... 
"Давайте!" Давайте как у Тургенева!" Даже старый Митрич - и тот сказал: "Давайте!.." 
61-й - 65-й километр. 
Первым начал рассказывать декабрист: 
- Один приятель был у меня, я его никогда не забуду. Он и всегда-то был какой-то одержимый, а тут не иначе как бес в него вошел. Он помешался - знаете на ком? На Наталье Эрдели, прославленной советской арфистке. Может быть, Вера Дулова тоже прославленная арфистка. Но он помешался именно на Эрдели. И не видел-то он ее ни разу, только по радио слышал, как она бренчит на арфе, - а вот поди ж ты, помешался... 
Помешался и лежит. Не работает, не учится, не курит, не пьет, с постели не встает, девушек не любит и в окошко не выглядывает... Подай ему Наталью Эрдели, и весь тут сказ. Напьюсь, мол, арфисткой Натальей Эрдели и только тогда - наступит мое воскресение: встану с постели, буду работать и учиться, буду пить и курить и выглядывать в окошко. Мы ему говорим: 
-Ну зачем тебе именно Эрдели? Возьми хоть Веру Дулову взамен Эрдели, Вера Дулова играет прекрасно! 
А он: "Подавитесь вы своей Верой Дуловой! В гробу, я видел вашу Веру Дулову! Я с вашей Верой Дуловой и ...ать рядом не сяду!" 
Ну, видим, малый совсем выкипает. Дня через три опять мы к нему подходим. 
- Ну, как, все Натальей Эрдели бредишь? Мы нашли лекарство: хочешь, мы завтра приволокем тебе Веру Дулову? 
- Конечно, - отвечает, - если вы хотите, чтобы я ее, вашу Веру Дулову, удавил струною от арфы, - тогда , пожалуйста, волоките. Я ее удавлю. 
Ну что делать? Малый совсем вымирает, надо его спасать. Пошел я к Наталье Эрдели, хотел объяснить ей в чем дело, да так и не смог. Хотел даже и к Вере Дуловой - да нет, думаю, удавит он ее, как незабудку. И иду я по Днепру вечером, и грустно мне: они там на арфах сидят и играют, толстеют и пухнут на арфах, а от малого остались руины и пепел. 
А тут мне встречается тетенька, не то, чтоб очень старая, но уже пьяная-пьяная. "Рррубль мне дай, - говорит. - Дай мне ррррубль!" И тут-то меня осенило. Я дал ей рубль и все ей объяснил: она, эта мармызочка, оказалась понятливее Эрдели, а для пущей убедительности я заставил ее взять с собой балалайку... 
И вот - я поволок ее к моему приятелю. Вошли: он все лежит и тоскует. Я ему сначала кинул балалайку, прямо с порога. А потом - швырнул ему в лицо эту Наталью, я этой Натальей в него запустил... "Вот она - Эрдели! Не веришь - спроси!" 
И наутро смотрю: открылось окно, он в него выглянул и потихоньку закурил. Потом - потихоньку заработал, заучился, запил... И стал человек как человек. Вот видите!.."