Наша Стефа громко матом кроет все, что только можно.
Стефе бы накрыться мартом, и желательно подкожно.
Наша Стефа курит много, кент четвертый, данхилл крепкий.
Ей настолько одиноко — кажется, следят по вебке,
паранойя, паранойя, и жучочек над кроватью.
Наша Стефа столько ноет, что на океанчик хватит.

Стефе надо мацать книги, стихотворных годных серий,
одуванчик-Стефа никнет, облетая и лысея.
Что же вы сидите, братцы? Что молчите вы, сестрицы?
Основательно нажраться надо Стефе в двадцать-тридцать,
чтоб как штык быть дома в десять, и заснуть не в три утра бы,
только, Стефа, не надейся! Бог не спустится по трапу,
не начистит ему морду и его в тебя не влюбит.

Нос повыше, шествуй гордо, есть еще такие люди,
что всегда тебя поддержат и дадут совет толковый,
только где же,
где же,
где же
вас искать,
так далеко вы!

Под кустами бальзамина кто-то бряцает чечётку.
Наша Стефа невзаимно влюблена и шлет всех к чёрту.

Психиатр глядит с укором и смирительной рубахой.
Наша Стефа сдохнет скоро.
Эх, любовь…
Пошла ты нахуй!