* * *

Меня убить хотели эти суки, 
Но я принес с рабочего двора 
Два новых навостренных топора. 
По всем законам лагерной науки 
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
«Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком...»
- Домбровский, - говорят, -
                                            ты ж умный человек, 
Ты здесь один, а нас тут... Посмотри же!
- Не слышу, - говорю, -
                                 пожалуйста, поближе! 
Не принимают, сволочи, игры. 
Стоят поодаль, финками сверкая, 
И знают: это смерть сидит в дверях сарая, 
Высокая, безмолвная, худая, 
Сидит и молча держит топоры! 
Как вдруг отходит от толпы Чеграш, 
Идет и колыхается от злобы:
- Так не отдашь топор мне? 
- Не отдашь!
- Ну, сам возьму!
- Возьми!
- Возьму!
- Попробуй!
Он в ноги мне кидается, и тут, 
Мгновенно перескакивая через, 
Я топором валю скуластый череп, 
И - поминайте, как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
«Один дошел, теперь прошу второго!»

И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!