Она раскрасила губы огнем карминным, чтоб стать, как все, чтоб быть - под одну гребенку. 
Она отвыкла, чтобы ее кормили, она выбирает ежиков в «Детском мире» - и продавщицы спрашивают «ребенку»?
 Ее цвета - оранжевый с темно-синим, она сейчас тоскует, но тем не менее она умеет вьплядеть очень сильной. 
Она давно не казалась такой красивой - чтоб все вокруг шарахались в онеменье.
 Не то чтоб она болеет - такое редко, ну раз в полгода - да и слегка, негромко. 
А вот сейчас - какие ни ешь таблетки, в какие ни закутывайся жилетки - царапается, рвет коготками бронхи.
 Она обживает дом, устелив носками всю комнату и чуточку в коридоре.
 Она его выкашливает кусками, она купила шкафчик и новый сканер и думает, что хватит на наладонник.
 Ее любимый свитер давно постиран, она такая милая и смешная,
 она грызет [bad word] пастилки, она боится - как она отпустила - вот так, спокойно, крылышек не сминая.
Она не знает, что с ним могло случиться, кого еще слова его доконали. 
Но помнит то, что он не любил лечиться, и сладкой резью - родинку под ключицей, и что он спит всегда по диагонали.
Она подругам пишет - ты, мол, крепись, но немного нарочитым, нечестным тоном, разбрасывает по дому чужие письма, и держится, и даже почти не киснет, и так, случайно плачет у монитора.
 Она совсем замотанная делами, она б хотела видеть вокруг людей, но время по затылку - широкой дланью, на ней висят отчеты и два дедлайна, и поискать подарок на день рожденья.
 Она полощет горло раствором борной, но холодно и нет никого под боком. Она притвориться может почти любою, она привькла Бога считать любовью. А вот любовь почти что отвыкла - Богом.
   Все думает, что пора поменять системку, хранит - на крайний случай - бутылку водки.
 И слушает «Аквариум» и Хвостенко. И засыпает - больно вжимаясь в стенку - чтоб не дай Бог не разбудить кого-то.