забыв о тягости объятий,
сведённых судорогой рук,
не вытравить улыбку бляди,
такой любимой, и испуг –
лишь отголосок драмы вечной,
прокравшейся через порог,
и твой порок не мной излечен –
и как курок раскрытый рот
целует нежными щелчками –
одним щелчком, но навсегда –
так я беспамятства мелками
рисую нас не без стыда,
без темы, бестелесной плотью –
служенье ласк не терпит пут
тряпичных и разумных, впрочем,
и на судью найдётся суд –
и посему оставим пренья
насчёт остывшей, но любви –
и несуществовавший третий
не будет пить коктейль из вин –
твоя вина, моя вина ли,
итог проверен и прочтён:
хоть память манит именами,
святой не может быть прощён –
про чёт и нечет гаснут звуки,
мой голос глух и ночь глупа,
что клеит прозу из разлуки
и пошлых рифм на мой колпак –
слабеет память губ и пальцев
и, пялясь в зеркало стихов,
я вижу груды снятых платьев
наш драматический исход.