Плачут парикмахерские и я. По тебе, по тебе.
Каждому кажется, что его боль сильнее, синее, банальнее
неба, чем в глазах, не бывает. Когда кричишь слова с мягким знаком, то незаметно, как мало в них кальция.
Тсс - волнообразно твердили пальцы, заткниииись - твердели зрачки
твои под техно, а я была еще хуже, уже, мягче под сироп синяков.
После снов на теле снова осень.
И складываются в боль ноли, и лбом в стенку твоего сердца,
дотрагивался через футболку, вот и не отстирываются
теперь раздетые ветром глаза, трепетные, детские, солёные.
Приватные письма расплавились в прикроватные, распишись
простывшим почерком проспектов на обесточенной ключице города, невесомостью в висках выстони меня, выстынь из меня.
Скоро зима, и улицы-шрамы забинтуют снегом. Забудут твои вывихи,
которых больше, чем выдохов, чем выходов из метро. Не тронь,
всё хотела выключить эти раскричавшиеся воспоминания, встряхнуть туман за впалые плечи, придавить рассвет за румяные ямочки щек, зашить море за слюни прибоя у ног. Громко разреветься утром, увидев
наболевшее т на белой бумаге. Худое ы.