Изумрудной лошади в грустном небе след.
             Я на этой площади ухожу от бед
                    Ухожу, не спешу, не кляну судьбу
                   и подмышкой держу белую трубу.

А лошадка бежит в дальние края,
где мой город лежит, старость моя.
Бег свой быстрый умерь месяцев и лет,
я, поверь, и теперь не хочу взрослеть.

Но преграды снеся на своем пути,
изумрудная вся к старости летит.
Так ведется искони и она летит,
звездочки-искорки от ее копыт.

Ну а там, за спиной, только тишина.
Где ж она, та страна юности и сна?
Вот уже не видна, все темней, темней,
и слезинка одна - весь мой плач по ней.

Изумрудной лошади в грустном небе след.
Я на этой площади ухожу от бед
Ухожу, не спешу, не кляну судьбу
и подмышкой держу белую трубу.

А лошадка бежит в дальние края,
где мой город лежит, где властитель я,
где как айсберги дома в море тишины.
Зажигаешь ты сама в небе три луны.

Где растет одна, ничья, голубая ель
и в холодных ручьях плещется форель,
где зеленой воды пенная волна
размывает следы белого слона.

И на белой трубе пыль твоих дорог.
Приведет меня к тебе деревянный бог.
Мой языческий божок, узкоглазый друг -
мы с тобой одни, дружок, на века вокруг.

Я иду и ночь и день с богом за спиной
и моя худая тень шествует за мной.
Вот уже не видна, все темней, темней,
и слезинка одна - весь мой плач по ней.

 Яков Коган