От боли сердце замереть готово, 
И разум — на пороге забытья, 
Как будто пью настой болиголова. 
Как будто в Лету погружаюсь я; 
Нет, я не завистью к тебе томим, 
Но переполнен счастьем твой напев, — 
И внемлю, легкокрылая Дриада, 
Мелодиям твоим, 
Теснящимся средь буковых дерев, 
Среди теней полуночного сада. 

О, если бы хотя глоток вина 
Из глубины заветного подвала, 
Где сладость южных стран сохранена — 
Веселье, танец, песня, звон кимвала; 
О, если б кубок чистой Иппокрены, 
Искрящийся, наполненный до края, 
О, если б эти чистые уста 
В оправе алой пены 
Испить, уйти, от счастья замирая, 
Туда, к тебе, где тишь и темнота. 

Уйти во тьму, угаснуть без остатка, 
Не знать о том, чего не знаешь ты, 
О мире, где волненье, лихорадка, 
Стенанья, жалобы земной тщеты; 
Где седина касается волос, 
Где юность иссыхает от невзгод, 
Где каждый помысел — родник печали, 
Что полон тяжких слёз; 
Где красота не доле дня живёт 
И где любовь навеки развенчали. 

Но прочь! Меня умчали в твой приют 
Не леопарды вакховой квадриги, — 
Меня крыла Поэзии несут, 
Сорвав земного разума вериги, — 
Я здесь, я здесь! Крутом царит прохлада, 
Луна торжественно взирает с трона 
В сопровожденье свиты звездных фей; 
Но тёмен сумрак сада; 
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона, 
Доносит отсветы во мрак ветвей. 

Цветы у ног ночною тьмой объяты, 
И полночь благовонная нежна, 
Но внятны все живые ароматы, 
Которые в урочный час луна 
Дарит деревьям, травам и цветам, 
Шиповнику, что полон сладких грёз, 
И скрывшимся среди листвы и терний, 
Уснувшим здесь и там. 
Соцветьям мускусных тяжелых роз, 
Влекущих мошкару порой вечерней. 

Я в Смерть бывал мучительно влюблён, — 
Когда во мраке слышал это пенье, 
Я даровал ей тысячи имён, 
Стихи о ней слагая в упоенье; 
Быть может, для нее настали сроки, 
И мне пора с земли уйти покорно, 
В то время как возносишь ты во тьму 
Свой реквием высокий, — 
Ты будешь петь, а я под слоем дерна 
Внимать уже не буду ничему. 

Но ты, о Птица, смерти непричастна, — 
Любой народ с тобою милосерд. 
В ночи все той же песне сладкогласной 
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд; 
В печальном сердце Руфи, в тяжкий час, 
Когда в чужих полях брела она, 
Все та же песнь лилась проникновенно, — 
Та песня, что не раз 
Влетала в створки тайного окна 
Над морем сумрачным в стране забвенной. 

Забвенный! Это слово ранит слух, 
Как колокола глас тяжелозвонный. 
Прощай! Перед тобой смолкает дух — 
Воображенья гений окрыленный. 
Прощай! Прощай! Напев твой так печален, 
Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье. 
И за рекою падает в траву 
Среди лесных прогалин, — 
Что было это — сон иль наважденье? 
Проснулся я — иль грежу наяву?