Наждак папиросной бумаги слегка обожжёт пересохшие губы,
Ты встанешь с постели, чтоб стать у окна, увидеть города трубы.
Из клетки грудной, раскрытой наспех, стучит вяло усталое сердце,
Ему в такт эфир сыпет штурмом помех, пора бы пойти одеться.
Вскользь усмехнувшись иронии дня - на подоконнике мёртвые птицы,
Ты в ванну пойдёшь, вспомнив про меня, что в зеркале там отразится.
И вот встреча глаз на грани стекла, две впадины в бледной коже...
И ты опять спросищь: "Ну, как дела?" И я отвечу: "Всё то же..."

Когда душа в тисках, когда бьёт пульс в висках, когда тоска нагонит в больших городах, познай в моих глазах Страх!.. Порой мне кажется, что боль - лишь способ уткнуть нас носом в море вопросов, сродни полёту альбатроса с небосвода в состоянии полукаматозном, алмазы роз горят в лучах рассветных Солнца наших слёз - проза спазмами души при напряжении, достигшем миллиардной вольты, мы исторгаем съеденную соль. В окружении грязных луж лицо, как облако, страданьем скорчено, словно сплетено, ослеплено в глазах обторчанных, небесных зодчих из болезней бесполезных клочьев в этот час неурочный... Вот невмочь уже, никто не сможет нам помочь уже, кровь в груди клокочет на этой почве. "Выстрелите в плечи!.. может, станет легче",- плакал у окна аптечного человечек вечностью замеченный, старые тёрки, с них ксивы стёрты, Страх мозг терзает клещами... "А как же всё-таки?.." К визиту поздним вечером отнесётся доктор Плейшнер, над головой путь Млечный - там тоже по точкам всё размечено, но где же эта женщина, что, скрутив конечности, скажет: "Успокойтесь, мы Вас залечим... Навечно..." Как со стрелы гранитной наконечник в предплечье входит междутечье, снова встреча в нечто где-то на конечной света, движенье в Небо перманентно... Лекарство от бунтарства в массы, за препараты оплатите в кассу!.. Куда там вылечить душевный насморк? Лекарство от бунтарства в массы!.. За препараты оплатите в кассу...

Хмельной на встречу ветру картечью памяти шальной задетый, видом, лучом серебряного света к заветной цели тот, что когда-то слыл поэтом, брёл в неизвестном направлении еле-еле. От заката до рассвета ходил по городу, искал то место, что сердцу дорого через дожди, метели, ворохи осеннего золота, всполохи весеннего гомона, галдело зелено-молодо. Пред его взором пролетели дни, недели, годы... Лёд рисовал узором на стекле и пел многоголосием капели, а он простоволосый в распахнутой шинели боролся, метался зверем в серой атмосфере. Порой дома с колоннами ему навстречу раскрывали двери, свет электрический, вечера в салонах на мимолётное мгновенье грели, но вскоре надоели, закралось в душу подозрение, вдруг вспотело тело, снизошло прозрение, он понял, что ищет солнца луч среди кирпичных стен и серых туч города, которым управляют тени, упал на колени, простёр руки к небу, закричал: "Убей меня!" и звёзды побледнели от напора человеческого...