Бесконечный день окончен,
Снова начат, и опять прошёл, и сам себя спешит начать.
Бедный автор этих строчек
Между небом и землёй парит, летит в застрявшем лифте скоро час.

В нём царит природа Будды, разум Кришны, дух святой и луч надежды,
И любовь к родному краю прямо с южных гор до северных морей.
Он исполнен вдохновения и наития, невиданного прежде,
Но всё это ни на йоту не способствует открытию дверей.

Спит диспетчер в жэке чýдном
И во сне себя считает белым лотосом в сознаньи мудреца.
Он не слышит, он не чует,
Как в плену, в кругу сансары я кукую в этом лифте два часа.

Без меня ахейцы взяли Трою, пал Константинополь в одиночку,
Клейн открыл бутылку Клейна, вышел джинн четырёхмерный и сказал:
«Я могу тебе что хочешь, как угодно, из любой исходной точки,
Но не вызволю из лифта, сам дурак — не надо было залезать.»

Знать бы, кто я и когда я…
Лезут вечные вопросы, что типично в состоянии таком.
Я страдаю, я страдаю, 
Я психую, я кричу «Сим-сим, откройся!» нецензурным языком.

Ох, наутро вдоль по шахте снизойдет святой диспетчер просветлённый
Вознесёт мою заслуженную душу к неземному этажу.
И на том конце тоннеля станет ясно так и так определённо,
Что судьба подобна лифту, только чем она подобна, не скажу