ОДА СОЛОВЬЮ
От боли сердце замереть готово,
 И разум — на пороге забытья,
 Как будто пью настой болиголова,
 Как будто в Лету погружаюсь я;
 Нет, я не завистью к тебе томим,
 Но переполнен счастьем твой напев, -
 И внемлю, легкокрылая Дриада,
 Мелодиям твоим,
 Теснящимся средь буковых дерев,
 Среди теней полуночного сада.

 О, если бы хотя глоток вина
 Из глубины заветного подвала,
 Где сладость южных стран сохранена -
 Веселье, танец, песня, звон кимвала;
 О, если б кубок чистой Иппокрены,
 Искрящийся, наполненный до края,
 О, если б эти чистые уста
 В оправе алой пены
 Испить, уйти, от счастья замирая,
 Туда, к тебе, где тишь и темнота.

 Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
 Не знать о том, чего не знаешь ты,
 О мире, где волненье, лихорадка,
 Стенанья, жалобы земной тщеты;
 Где седина касается волос,
 Где юность иссыхает от невзгод,
 Где каждый помысел — родник печали,
 Что полон тяжких слез;
 Где красота не доле дня живет
 И где любовь навеки развенчали.

 Но прочь! Меня умчали в твой приют
 Не леопарды вакховой квадриги, -
 Меня крыла Поэзии несут,
 Сорвав земного разума вериги, -
 Я здесь, я здесь! Кругом царит прохлада,
 Луна торжественно взирает с трона
 В сопровожденье свиты звездных фей;
 Но темен сумрак сада;
 Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
 Доносит отсветы во мрак ветвей.

 Цветы у ног ночною тьмой объяты,
 И полночь благовонная нежна,
 Но внятны все живые ароматы,
 Которые в урочный час луна
 Дарит деревьям, травам и цветам,
 Шиповнику, что полон сладких грез,
 И скрывшимся среди листвы и терний,
 Уснувшим здесь и там,
 Соцветьям мускусных, тяжелых роз,
 Влекущих мошкару порой вечерней.

 Я в Смерть бывал мучительно влюблен,
 Когда во мраке слушал это пенье,
 Я даровал ей тысячи имен,
 Стихи о ней слагая в упоенье;
 Быть может, для нее настали сроки,
 И мне пора с земли уйти покорно,
 В то время как возносишь ты во тьму
 Свой реквием высокий, -
 Ты будешь петь, а я под слоем дерна
 Внимать уже не буду ничему.

 Но ты, о Птица, смерти непричастна, -
 Любой народ с тобою милосерд.
 В ночи все той же песне сладкогласной
 Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
 В печальном сердце Руфи в тяжкий час,
 Когда в чужих полях брела она.
 Все та же песнь лилась проникновенно, -
 Та песня, что не раз
 Влетала в створки тайного окна
 Над морем сумрачным в стране забвенной.

 Забвенный! Это слово ранит слух,
 Как колокола глас тяжелозвонный;
 Прощай! Перед тобой смолкает дух -
 Воображенья гений окрыленный.
 Прощай! Прощай! Напев твой так печален.
 Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье,
 И за рекою падает в траву
 Среди лесных прогалин, -
 Что было это — сон иль наважденье?
 Проснулся я — иль грежу наяву?