Я помню сожженные села 
И после победного дня 
Пустую холодную школу, 
Где четверо кроме меня, 

Где нам однорукий учитель 
Рассказывал про Сталинград... 
Я помню поношенный китель 
И пятна — следы от наград. 

Он жил одиноко при школе 
И в класс приходил налегке. 
И медленнолевой рукою 
Слова выводил на доске. 

Мелок под рукою крошился. 
Учитель не мог нам сказать, 
Что заново с нами учился 
Умению ровно писать. 

Ему мы во всем подражали — 
Таков был ребячий закон. 
И пусть мы неровно писали, 
Зато мы писали, как он. 

Зато из рассказов недлинных 
Под шорох осенней листвы 
Мы знали про взятье Берлина 
И про оборону Москвы. 

В том самом году, в 45-м, 
Он как-то донажды сказал: 
"Любите Отчизну, ребята..." 
И вдаль, за окно указал. 

Дымок от землянок лучился 
Жестокой печалью земли. 
— Все это, ребята, Отчизна, 
Ее мы в бою сберегли... 

И слово заветное это 
Я множество раз выводил. 
И столько душевного света 
В звучанье его находил! 

А после поношенный китель 
Я помню как злую судьбу — 
Лежал в нем мой первый учитель 
В некрашеном светлом гробу. 

Ушел, говорили, до срока, 
Все беды теперь позади.. 
Рука его так одиноко 
Лежала на впалой груди! 

Могилу землей закидали. 
И женщины тихо рыдали. 
И кто-то негромко сказал: 
— Медалей-то, бабы, медалей! 
Ить он никогда не казал... 

Мой первый учитель! 
Не вправе забыть о тебе никогда. 
Пусть жил ты и умер не в славе — 
Ты с нами идешь сквозь года. 

Тебе я обязан тем кровным, 
Тем чувством, что ровня судьбе. 
И почерком этим неровным 
Я тоже обязан тебе. 

Тебе я обязан всем чистым, 
Всем светлым, что есть на земле, 
И думой о судьбах Отчизны, 
Что нес ты на светлом челе!