Авир hарим цалуль ка-яин
Вэ-рэ’ах ораним
Ниса бэ-руах hа-арбаим
Им коль паамоним
У-в-тардемат илан ва-эвен
Швуя ба-халома
hа-ир ашер бадад йошевет
У-вэ-либа хома

Припев
Йерушалаим шель заhав
Вэ-шель нэхошет вэ-шель ор
hало лехоль шираих
ани кинор (дважды)

Хазарну эль борот hа-маим
Ла-шук ве-ла-кикар,
Шофар корэ бэ-hар hа-баит
Ба-ир hа-атика.
У-в-меарот ашер ба-сэла
Альфэй шмашот зорхот.
Нашув нерэд эль Ям hа-мэлах
Бэ-дэрех Йерихо!

Ах, бэ-вои hа-йом лашир лах
Вэ-лах ликшор ктарим
Катонти ми-цеир банаих
У-мэ-ахрон hа-мшорэрим.
Ки шмех цорэв эт hа-сфатаим
Кэ-нешикат сараф.
Им эшкахэх Йерушалаим
Ашер кула заhав!

****
Горный воздух пьянит как вино, а хвойный запах
разносится ветром в сумерках со звуком колокольчиков
И во сне из дерева и камня, закованный в свой сон,
Город, который «сидит одиноко»[6], и в его сердце — стена.

Припев:
Иерусалим, отливающий золотом, медью и светом,
Не правда ли я — скрипка для всех твоих песен?
(дважды)

Вернулись мы к твоим колодцам, на площадь и базар,
Шофар звучит на Храмовой горе в Старом городе.
(И в Старом городе, в Элуле, опять звучит шофар).
И в горных пещерах солнце переливается тысячами лучей.
И вновь мы поедем к Мёртвому морю по Иерихонской дороге

Но я пришёл сегодня воспевать тебя, и надеть на тебя твою корону,
Я самый малый из юных детей твоих и последний из поэтов.
Твоё имя обжигает губы, как поцелуй серафима.
«Если я забуду тебя, Иерусалим…»[7], который весь золотой!