Меня вечно вело в эпилог 
тех изданий, где последний мудак – первый пилот; 
там, где в чашах Фемиды – вино; 
где язык знал Колот и Филон; и от боли есть только фенол; 
где финал всегда скрытен; 
где ты часто – ди-станционный смотритель. 
Да, я это зачернял, но книги становятся больше, чем я, 
превращая в червя. 
Дурь «от» и «до» мою жизнь исковеркала: 
я смотрел часто в сюжеты, как в зеркало. 
Зная, что все-таки вновь пожалею, 
когда прыгнул в футляр, прикрываясь шинелью. 
Сердце бьется громче посуды в ссоре. 
Знаю, нужно будет уходить отсюда вскоре. 
Ты не выносишь это, но мы разорили ломбарды, 
сохранив, как Розалию Ломбардо, 
эти тексты. По памяти 
я перечислю тебе все, что мог отставить им. 
Ты посмотри, мои друзья из крапленых, 
из самых униженных и из самых оскорбленных. 
Тут входят дважды и трижды 
в одну реку те, кто чуть отважнее Кришны. 
Я ошибся: куплеты - не потолок, 
если есть то, что мне намного больше дало.

Меня вечно вело
в тот мир, где сердцем не Данко, но, вроде, еще не слабак.
Меня вечно вело
с теми, кто пишет все в рангах, используя те же слова.
Меня вечно вело
в те места, где только рамки, но кто-то их все же сломал.
Меня вечно вело.

Каждый «Игрок» – «Идиот»,
а на «самых-самых» не найти диадем.
Дело в том, что сердца не горят, как диод,
а в самых серых кухнях мы нарыли Эдем.
Я не Мастер ни в чем, хотя полно Маргарит,
которым все, что только можно, доверено. 
Но под спиртом душа прогорит
и, на бутылку «Моргана» найдется «Два капитана» Каверина.
Я всегда с самим с собою в ссоре,
когда охота горцевать по-детски, словно Сойер,
не пустым быть, как мыльный пузырь,
и любить свободу, как любил ее Мцыри.
Мы уйдем, но по дверному стуку.
Я нашел в книгах каждый свой дурной поступок.
И от историй, что «Аллей» темнее,
тело немеет.

Меня вечно вело
в тот мир, где сердцем не Данко, но, вроде, еще не слабак.
Меня вечно вело
с теми, кто пишет все в рангах, используя те же слова.
Меня вечно вело
в те места, где только рамки, но кто-то их все же сломал.
Меня вечно вело.