Я посетил родимые места,
 Ту сельщину,
 Где жил мальчишкой,
 Где каланчой с березовою вышкой
 Взметнулась колокольня без креста.

 Как много изменилось там,
 В их бедном, неприглядном быте.
 Какое множество открытий
 За мною следовало по пятам.

 Отцовский дом
 Не мог я распознать:
 Приметный клен уж под окном не машет,
 И на крылечке не сидит уж мать,
 Кормя цыплят крупитчатою кашей.

 Стара, должно быть, стала...
 Да, стара.
 Я с грустью озираюсь на окрестность:
 Какая незнакомая мне местность!
 Одна, как прежняя, белеется гора,
 Да у горы
 Высокий серый камень.

 Здесь кладбище!
 Подгнившие кресты,
 Как будто в рукопашной мертвецы,
 Застыли с распростертыми руками.
 По тропке, опершись на подожок,
 Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
 "Прохожий!
 Укажи, дружок,
 Где тут живет Есенина Татьяна?"

 "Татьяна... Гм...
 Да вон за той избой.
 А ты ей что?
 Сродни?
 Аль, может, сын пропащий?"

 "Да, сын.
 Но что, старик, с тобой?
 Скажи мне,
 Отчего ты так глядишь скорбяще?"

 "Добро, мой внук,
 Добро, что не узнал ты деда!.."
 "Ах, дедушка, ужели это ты?"
 И полилась печальная беседа
 Слезами теплыми на пыльные цветы.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 "Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
 А мне уж девяносто...
 Скоро в гроб.
 Давно пора бы было воротиться".
 Он говорит, а сам все морщит лоб.
 "Да!.. Время!..
 Ты не коммунист?"
 "Нет!.."
 "А сестры стали комсомолки.
 Такая гадость! Просто удавись!
 Вчера иконы выбросили с полки,
 На церкви комиссар снял крест.
 Теперь и богу негде помолиться.
 Уж я хожу украдкой нынче в лес,
 Молюсь осинам...
 Может, пригодится...

 Пойдем домой -
 Ты все увидишь сам".
 И мы идем, топча межой кукольни.
 Я улыбаюсь пашням и лесам,
 А дед с тоской глядит на колокольню.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 "Здорово, мать! Здорово!" -
 И я опять тяну к глазам платок.
 Тут разрыдаться может и корова,
 Глядя на этот бедный уголок.

 На стенке календарный Ленин.
 Здесь жизнь сестер,
 Сестер, а не моя, -
 Но все ж готов упасть я на колени,
 Увидев вас, любимые края.

 Пришли соседи...
 Женщина с ребенком.
 Уже никто меня не узнает.
 По-байроновски наша собачонка
 Меня встречала с лаем у ворот.

 Ах, милый край!
 Не тот ты стал,
 Не тот.
 Да уж и я, конечно, стал не прежний.
 Чем мать и дед грустней и безнадежней,
 Тем веселей сестры смеется рот.

 Конечно, мне и Ленин не икона,
 Я знаю мир...
 Люблю мою семью...
 Но отчего-то все-таки с поклоном
 Сажусь на деревянную скамью.

 "Ну, говори, сестра!"

 И вот сестра разводит,
 Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",
 О Марксе,
 Энгельсе...
 Ни при какой погоде
 Я этих книг, конечно, не читал.

 И мне смешно,
 Как шустрая девчонка
 Меня во всем за шиворот берет...
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 По-байроновски наша собачонка
 Меня встречала с лаем у ворот.