Хрустальная ваза, кайма золотая.
Разбитая в дребезг, застывшая кровь.
И в комнате муж, что случилось не зная
Стоял не дыша и нахмуривши бровь.

Прошелся он взглядом по шкафу пустому,
В ЧК позвонил, закурил у окна,
Потом ни себе, ни майору седому,
Не мог объяснить где родная жена.

Его увезли, а квартиру закрыли,
Согласно закону, еще до войны.
Ее не нашли, а его посадили,
На 20 годков за убийство жены.

Шел тридцать седьмой, смерть гуляла по зонам,
Его ж, горемыку, прошла стороной.
И вот наконец вышел он из вагона,
И шел по пустынным аллеям домой.

Звоночек залился и сердце схватило,
Невольно склонилась к двери голова.
Но двери открыла, но двери открыла
седого майора больная вдова.

Он вышел из дому и в город далекий
уехал в надежде там встретить весну,
И как-то однажды он брел одинокий,
и вдруг постаревшую встретил жену.

Та встреча была холодна как могила.
Она лишь сказала: Прости я ушла....
А вазочку жалко, ее я разбила.
Поранила руку, в дорогу спеша

От жизни с тобой, я к другому сбежала.
Боялась скандала, ведь ты не поймешь...
И вдруг она вскрикнула, и застонала
В руке хладнокровно блеснул острый нож.

Он вновь позвонил, сообщил что случилось.
Он верил, что смерть справедливый итог.
Но снова над ним, небо клеткой накрылось
и черный опять подкатил воронок.

Ведь я же за это сполна расплатился.
За это убийство уже отсидел.
На совещание суд удалился,
И приговор вынес-убийце расстрел