Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез.
Но с тех пор, как считаюсь покойным,-
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив: "Ахиллес".

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту.
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента -
Только судороги по хребту.

Я хвалится косою саженью:
"Нате, смерьте!"
Я не знал что подвергнусь суженью
После смерти.
Но в привычные рамки я всажен,-
На спор вбили,
А косую неровную сажень
Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи.
И не знаю, кто их надоумил,
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей,
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец.
Подходить ко мне с меркой обычной -
Опасались.
Но по снятии мерки посмертной-
Тут же, в ванной,
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной.

А потом, по прошествии года,
Как венец моего исправленья,
Крепко сбитый, литой монумент,
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье,
Под мое,- с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась,
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет,
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан,-
Все там будем!
Я орал в то же время кастратом
В уши людям!
Саван сдернули - как я обужен!-
Нате, смерьте!
Неужели такой я вам нужен
После смерти?
Я решил: как во времени оном,
Не пройтись ли по плитам, звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен,-
Но и падая, вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой,
И когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я: "Похоже - живой!"