Как далеко далеко, где-то там в подмосковье
Фотографию сына уранила рука.
А по белому снету, уходил от погони
Человек в телогрейке или просто зэка.

Мать прислала письмо: "Потеряла покой,
Знать готовит белье, уж подходит мне срок.
Только прежде чем в путь, мне хотябы разок
Пере смерть взглянуть на тебябы сынок."

"Потеряла покой, все одно как ты там.
Неужели с тобой уж не свидится нам.
Яб примчалась к тебе, да поднятся не в мочь..."
И на дерзкий побег и на дерзкий побег он пошел в туже ночь.

В небо взмыла ракета и упала за реку.
Ночь опять проглотила очертанье тайги,
А из леса навстречу, беглецу человеку,
Вышел волк одиночка и оскалил клыки.

Человек вынул нож. "Серый, ты не шути.
Хочешь крови, ну чтож, я такой же как ты.
Только стоит ли бой, затевать смертный нам!?
Слышишь лай то замной псы идут по пятам."

"Я ведь тоже как зверь в угол загнан людьми.
А раз так, что теперь нам делить черт возьми.
Видишь сам бог не дал, не тебе и не мне..."
Волк еще постоял, волк еще постоял и растаял во тьме.

Рвали повод собаки. В кровь сдирали ладони.
След петлял и терялся, словно, выла пурга.
А по белому снегу, уходил от погони
Человек в телогрейке или просто зека.

И ефрейтор один, тоже мать вспоминал
И средь черных осин все бойчее шагал.
Десять суток цена - кто назначил ее?
Вот мелькнула спина, и поднялось цевье.

Сухо щелкнул затвор. Оглянулся зека.
"Сука!" - выдохнул он, и взглянул в облака.
А вверху пустота, лишь вдали по прямой
Покатилась звезда, покатилась звезда словно в отпуск домой.

Снег расплавили гильзы, истекал и кровью,
Человек в телогрейке, безымянный зека.
А далеко-дале, где-то там в подмосковье
Фотографию сына уронила рука.
А далеко-дале, где-то там в подмосковье
Фотографию сына уронила рука.