Недавно ль всё это случилось, давно ль, 
Но правил в Севилье всесильный король, 
Он с роду не ведал любови ничьей 
И вечно был собственных статуй мрачней. 
Чуть полночь подходит к стене городской, 
На площадь выходит угрюмый король. 
И бродит, и город немеет при нём, 
Кому до веселья с таким королём. 

Но кто там не чтит королевский покой? 
Чьим струнам не спится под дерзкой рукой? 
Кто там под окном о любови поёт? – 
Король поневоле на голос идёт. 
Он слышит: «Сеньора, Вы страсти моей 
Не бойтесь – плевать на любых королей! 
За право допеть серенаду свою 
Я вместе с гитарой и жизнь Вам дарю!» 

О небо!.. Клеймёный судьбой роковой, 
От зависти чёрной бледнеет король: 
«Пусть смерть забирает твой дар, трубадур, 
Гореть вам на пару с гитарой в аду!..» 

Сеньора, бедняжка, была чуть жива, 
В убийце признав самого короля... 
Закон есть закон, и палач по утру, 
Простившись с роднёю, спешит ко двору: 
«Скажи, повелитель, – закон так суров! – 
Достойна ли мести невинная кровь?» 
Король отвечает: «Закон есть закон – 
На нём спокон веку и держится трон; 
Кто б ни был убийцей, я слово даю – 
Палач, ты исполнишь работу свою!» 
Палач поклонился и вышел во двор, 
И правил как бритву фламандский топор. 

А после суда справедливый король 
Мог сам любоваться своей головой, 
Ведь острый топор расквитался легко 
С одною из каменных статуй его. 
И пир закатили, созвали гостей, 
И пели, и пили, чертей веселей, 
Король, как безумный, плясал, хохоча!.. 

И всё же наутро казнил палача.