На улице Гороховой ажиотаж:
Урицкий всю ЧК вооружает.
Всё потому, что в Питер
в свой гастрольный вояж
С Одессы-мамы урки приезжают.

А было это летом, в восемнадцатый год,
Убили Мишку в Питере с нагана.
На сходке порешили отомстить за него
Ребята загорелые с Лимана.

Майданщик молдаван и толстая Кармен,
Что первая барыга на Привозе.
Четырнадцать "мокрушников" с собой взял Сэмен -
Горячий был народ на паровозе.

Уже чух-чух пары, кондуктор дал свисток,
Прощальный поцелуй, стакан горилки.
С Одессы-мамы, дунул вей–ты–вей-ветерок
До самой петроградской пересылки.

И всю дорогу, щёки помидором надув,
Шмонали "фараончики" по крышам.
"Шестёрок" Сеня сбросил под откос на ходу
И в тамбур покурить устало вышел.

А там стояла "жучка" двадцати пяти лет
И слабо отбивалась от кого-то.
Дешёвый фраер в кепке мял на ней туалет,
И Сёма чуть прибавил обороты.

"Я видел Вас на рейде возле женщины, граф,
Стояли Вы, как флагман под парами.
Советую на задний ход врубить телеграф,
Чтоб не было эксцессов между нами."

Чуть спортив воздух, фраер, как иллюзионист,
Под стук колёс моментом испарился.
Спасённая дрожала, как осиновый лист,
И Сеня с чувством долга испарился.

И вот на горизонте Царскосельский вокзал
Встречает урков с мясом пирожками.
Сэмен такую речь задвинул, что зарыдал
Весь паровоз горючими слезами.

Чуть, стиснув зубы, на перрон вразвалку сошла,
Как на берег, красавица Одесса.
Плеснула в Петроград её морская душа,
И дрогнули со страха райсобесы.

На Невском у Пассажа, там, где деньги рекой,
К ним на фаэтоне двое подкатили,
Но толстая Кармен достала первой свой "кольт"...
И над столами в морге свет включили.
Но толстая Кармен достала первой свой "кольт"...
И над столами в морге свет включили.