Огни притона заманчиво мигают,
Огни притона заманчиво поют.
Там за столом девицы совесть пропивают,
Мужчины пивом заливают свою грудь.
Там за столом девицы совесть пропивают,
Мужчины пивом заливают себе грудь.

Там за столом сидел один парнишка,
Он был в костюме и кожанном пальто,
Он молод был, но жизнь его разбита,
Попал в притон и был заброшенный судьбой.
Он молод был, но жизнь его разбита,
Попал в притон и был заброшенный судьбой.

Дитя он был и мать его кормила,
Сама не съест, а все для сына сбережет,
С рукой протянутой на паперти стояла,
Дрожа от холода в лохмотьях без пальто.

Вот вырос сын, с ворами он познался,
Стал водку пить, курить и дома не бывать,
Стал посещать кафе и рестораны
И потихоньку забывать старушку мать.
Стал посещать кафе и рестораны
И потихоньку забывать старушку мать

А мать лежит о сыне вспоминает,
Болит у матери замученная грудь,
Она лежит в сыром не топленном подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.
Она лежит в сыром не топленном подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.

Вот скрип дверей и двери отворились,
Зашел в костюме и кожанном пальто,
Он на пороге сказал: "Мамаша, здравствуй!"
И больше вымолвить не мог он ничего.
Он на пороге сказал: "Мамаша, здравствуй!"
И больше вымолвить не мог он ничего.

Больная мать на локте приподнялась,
Глаза опухшие на сына подняла.
"О, здравствуй, сын, пришел проведать маму,
Вдвоем останемся, не мучай ты меня."
"О, здравствуй, сын, пришел проведать маму,
Вдвоем останемся, не мучай ты меня."

О, мама, нет не в силах я остаться,
Ведь мы с тобой уже давно разлучены,
Я вор - бандит, чужой забрызган кровью,
Я атаман среди разбойничьей семьи.
Я вор - бандит, чужой забрызган кровью,
Я атаман среди разбойничьей семьи

А по утру из темного подвала,
Старушку мать на кладбище везли,
А ее сына с шайкою бандитов,
За преступление к расстрелу повели.
А ее сына с шайкою бандитов,
За преступление к расстрелу повели.