Где-то глубоко в недрах Земли, где нет слов, где нет листьев и тёплого хлеба, он обрёл удивительное спокойствие. Укрытый осенними листьями и покрытый снегом, он больше не вдыхал аромата весенних цветов, не слышал журчания ручья, и пения птиц.
Его не тревожили грозы. Не ослепляли молнии и солнечный свет.
Воспоминания покинули его чистый ум. Губы не помнили капель первого молока,
руки забыли волшебство первых прикосновений. Осторожные шаги по ослепительно чистому снегу, те, что покоряли слух невинным хрустом ломающегося льда, остались наверху, и, наверняка, кому-то принадлежали. Был ли то белокурый мальчуган или взрослая уставшая женщина - было уже не важно, невозможно.
Образы и те мыслеформы, которыми пользовались те, что ещё улыбались солнцу, растворились.
Больше не было ни добра, ни зла.
Удивительное спокойствие. Бесконтрольное. Не вымученное и не приобретённое.
Оно было таким потому что было естественным.
Не было не только контроля, но и понятия о нём.
Грудь не поднималась лишённая потребности вдыхать.
Не было жаль.
И за это "не было", не было стыдно.
Ничего не было.
Но как выглядело это "ничего" он не мог представить, так как не было  "представлений" чтобы представлять, не было глаз, чтобы видеть, не было того, кто мог бы иметь представления, глаза,
и иметь все блага любого кто был по ту сторону от "ничто".
Они были так милы в своих поступках, словах и желаниях.
Они думали о том как устроить свою жизнь. Об отпуске.
О деньгах. 
Иногда они философствовали, и сколько радости и смеха доставляли они в такие минуты.
Они слушали музыку, потягивались ранним утром, разглядывали узоры на замёрзших окнах.
Они мечтали. Переживали. Боялись промокнуть.
Думали: как я выгляжу? 
Закрывали двери. Спотыкались. Падали.
Летали во сне. По их щекам тёк арбузный сок. 
Они кричали когда смотрели футбол.
Читали книги. Бывали серьёзны или вдруг придавались безудержному веселью.
Они старались быть взрослыми, но оставались детьми. Заводили часы.
Сердились когда опаздывали.
Боялись когда тянули билет, и от волнения их руки бывали мокрыми.
Были счастливы. Влюблены. 
Страдали. Искали ответы или хотя бы задавали себе вопросы.
Обоняние радовалось запаху леса, а босые ноги ощущали шишки и иголки.
Они дурачились и от души веселились в такие моменты.
Грустили с дождём.
Жалели себя поздним вечером и не давали себе спуску ранним утром, разве что иногда, когда "ещё минуточку" и ещё часа два под тёплым одеялом пропитанным ароматом их тела.
Временами им казалось, что так уже было, и они выпивали особые напитки от которых им казалось, что всё ещё впереди, что всё прекрасно. Но потом они снова забывали это, и желая вспомнить, забывали меру. Тогда они говорили: больше никогда!
Но знали что врут.
Они покорно шли по некой заданной схеме, заданной не ими, да и не другими.
Сложно сказать откуда взялась эта схема. Никто не помнил и не вспоминал.
Однажды им жутко надоедало это и они бросались в безрассудство.
Потом жалели. Потом забывали и снова безумствовали.
Тогда они хотели всё отрицать: нормы, правила, законы.
Старались быть не такими как остальные, но понимали, что становясь не такими как те, становились такими, кто уже был не как те. Тогда хотели стать другими и становились как другие. Они теряли и находили свою индивидуальность.
Некоторые поняли, что индивидуальность в душе, а не во внешнем облике, манере поведения и наборе привычек.
Они старели. Иногда они боялись смерти, иногда искали её.
Приобретали опыт и знания, и перед ними открывались иные горизонты.
Но и за этими горизонтами поднималось и заходило общее Солнце.
От его красоты им хотелось петь, им хотелось остановиться на месте и провести так целую вечность. Они садились на камни и обретали покой.
А потом опять бежали, летали на самолётах, ездили на троллейбусах и спускались в метро.
Тогда им нравилось чувство благородной усталости. Хотелось вытянуть ноги, поужинать и уснуть.
И они делали это.
Они муч