Я видел небо в стальных переливах
И камни на илистом дне.
И стрелы уклеек, чья плоть тороплива,
Сверкали в прибрежной волне.

И ещё было море и пенные гривы
На гребнях ревущих валов.
И крест обомшелый в объятиях ивы,
Чьи корни дарили мне кров.

А в странах за морем, где люди крылаты,
Жил брат мой, он был королём.
И глядя, как кружатся в небе фрегаты,
Я помнил и плакал о нем.

Брат мой, с ликом птицы, брат с перстами девы,
Брат мой.
Брат, мне море снится, чёрных волн напевы,
Брат мой.

В недоброе утро узнал я от старца
О Рыбе, чей жир — колдовство.
И Клятвою Крови я страшно поклялся
Отведать ее естество.

А старец, подобный столетнему вязу,
Ударил в пергамент страниц:
«Нажива для рыбы творится из глаза —
Из глаза Властителя Птиц».

Брат мой, плащ твой чёрный
Брат мой, стан твой белый
Брат мой, плащ мой белый
Брат мой, стан мой чёрный
Брат мой.

Брат мой, крест твой в круге,
Брат, круг мой объял крест.
Брат мой, крест мой в круге,
Брат, круг твой объял крест,
Брат мой!

Я вышел на скалы, согнувшись горбато,
И крик мой потряс небеса.
То брат выкликал на заклание брата,
Чтоб вырвать у брата глаза.

И буря поднялась от хлопанья крылий —
То брат мой явился на зов.
И жертвенной кровью мы скалы кропили,
И скрылись от взора богов.

Брат мой, взгляд твой чёрный
Брат мой, крик твой белый
Брат мой, взгляд мой белый
Брат мой, крик мой чёрный
Брат мой.

Брат, где твой нож — вот мой,
Брат, вот мой нож, твой где?
Брат, где нож твой — вот мой,
Вот мой нож, мой брат, мой…
Брат мой!

И битва была, и померкло светило
За черной грядой облаков.
Не знал я, какая разбужена Сила
Сверканием наших клинков.

Не знал я, какая разбужена Сила
Сверканием наших клинков.
И битва кипела, и битва бурлила
Под черной грядой облаков.

Чья клубится на востоке полупризрачная тень?
Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день?
Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна?
Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?

Се, грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь,
Три зрачка горят на глазе, перевернутом вовнутрь.
Се, влекомый нашей схваткой
правит путь свой в вышине,
и горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне.

И рухнул мне под ноги брат обагренный,
И крик бесновавшихся птиц
Метался над камнем, где стыл побежденный,
Сочась пустотою глазниц.

И глаз наживил я, и бросил под глыбу,
Где волны кружатся кольцом.
Удача была мне, я выловил Рыбу
С чужим человечьим лицом.

Я рыбы отведал, и пали покровы,
Я видел сквозь марево дня,
Как движется по небу витязь багровый,
Чье око взыскует меня.

Ладони я вскинул, но видел сквозь руки,
И вот мне вонзились в лице
Четыре зрачка на сверкающем круге
В кровавом и страшном кольце.

И мысли мне выжгло, и память застыла,
И вот я отправился в путь.
И шел я на Север, и птица парила,
И взгляд мой струился как ртуть.

Я спал под корнями поваленных елей,
А ел я бруснику и мед.
Я выткал надорванный крик коростеля
Над зыбью вечерних болот.

И в странах бескрайнего льда и заката,
Где стынет под веком слеза,
Пою я о брате, зарезавшем брата
За Рыбу, чья пища — глаза.