Смех над тобой выдает человека
во мне, и тебя удивит;
в твоем пониманьи я – просто калека,
обреченный на смерть индивид.
Ты удивляешься – а много ли понту
в смехе подобных калек?
Ты противоречишь моему генофонду,
и смех – безусловный рефлекс.

Ты добавляешь мне серотонина,
я подчиняюсь, и вот –
мир озаряет улыбкой кретина
сильвиев водопровод.
Шизофрения меня забавляет,
как и тебя, только я,
повеселясь, обо всем забываю,
и засыпаю, смеясь.

Я делаю все для движения к богу,
молюсь на врача и сестер
(они мне помогут, укажут дорогу,
а после – сведут на костер),
жру циклодол неумеренно часто,
для выровненья констант.
Шизофренический принцип – мой пастырь,
прочее все – суета.

Лютует АТФ, шалит серотонин, 
их сеть берет – и делает собой.
Таламо-кортикальный механизм
над нормами встает, как смерть с клюкой.
Вербальная кора сигнал руке
все чаще подает себя убить.
И в этом высшем-нервном тупике
я как-то ухитряюсь тебя любить.

Хоть с информационной РНК
в последние года полно проблем,
твой отпечаток жив в моих белках,
твой образ долговременный нетленн.
Сверхценные идеи не смогли
его свести на нет за двести лет
в больничном заключении Земли –
такой далекой от родных планет.