Скрипели вагоны ее составов, горели пожары
 ее суставов, неслись облака, обжигалась кожа,
 и не было мне никого дороже ее и перронов
 /начну сначала/, вокзалов, вагонов. И все стучала
 в моей голове, как застрявшая пуля, что девочка эта – 
 «моя аллилуйя». Она уходила, теряла деньги,
 а после, рыдала в мои коленки, я снова прощала,
 я снова звонила, я защищала, любила, просила,
 велась на уловки ее, болела…и тлела…

 Весна взорвалась в понедельник. Повсюду
 гудели машины, билась посуда. Она нажимала
 на «play». Панорама окна выводила на море.
 И мама смотрела так строго, а я говорила,
 что больше не буду…и набирала тайком смс
 самой прекрасной из всех принцесс,
 поскольку любила….

 И выносом мозга качались вопросы в ее голове,
 отработанным шармом она оставляла мне новые 
 шрамы. Но в сентябре обрываются листья,
 и отправляются длинные письма…не мне.
 И снова по кругу, до боли, до дрожи и надо
 быть падкой, и тоже, и тоже…быть
 приторно-сладкой, но только с другою в постели.
 Потели ладони, составы ходили от города
 к городу. Мы говорили о многом /так мило/,
 а я понимала, что «не остыло».

 И снег, как холера, на утро, внезапно. И мы в эпицентре. 
 Куда-то на Запад она улетала. Последний звонок
 из аэропорта. И наш городок на карте по самое горло
 в снегах. И я выносила любовь на руках, как
 пьяный пожарный из горящего дома. Неважные новости
 от почтальона в начале весны «ты простила мне это..?»
 Неважно, принцесса.
 Скорее бы лето…