− Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами.

     − Помилуйте, − снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, − уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник… − он еще раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое он говорил Бездомному, идя с тем по Бронной к Патриаршим прудам.

     − Это так, − заметил Берлиоз, − но боюсь, что никто не может подтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом деле.

     − О нет! Это может кто подтвердить! − начиная говорить ломаным языком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственно поманил обоих приятелей к себе поближе.

     Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся:

     − Дело в том… − тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шепотом, − что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас − никому ни слова и полный секрет!.. Тсс!

     Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.

     − Вы… вы сколько времени в Москве? − дрогнувшим голосом спросил он.

     − А я только что сию минуту приехал в Москву, − растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый − пуст, черен и мертв.

     "Вот тебе все и объяснилось! − подумал Берлиоз в смятении, − приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!»

     Да, действительно, объяснилось все: и страннейший завтрак у покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку, и предсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее − профессор был сумасшедший.

     Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, − не противоречь, мол, ему, − но растерявшийся поэт этих сигналов не понял.

     − Да, да, да, − возбужденно говорил Берлиоз, − впрочем, все это возможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное…

     А вы одни приехали или с супругой?

     − Один, один, я всегда один, − горько ответил профессор.

     − А где же ваши вещи, профессор? − вкрадчиво спрашивал Берлиоз, − в "Метрополе"? Вы где остановились?

     − Я? Нигде, − ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам.

     − Как? А… где же вы будете жить?

     − В вашей квартире, − вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул.

     − Я… я очень рад, − забормотал Берлиоз, − но, право, у меня вам будет неудобно… А в "Метрополе" чудесные номера, это первоклассная гостиница…

     − А дьявола тоже нет? − вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича.

     − И дьявола…

     − Не противоречь! − одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за спину профессора и гримасничая.

     − Нету никакого дьявола! − растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич не то, что нужно, − вот наказание! Перестаньте вы психовать.

     Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей.